![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Байка о том, как я Эдмундыча фотографировал
Сижу я как-то в офисе, работаю.
Звонок. Звонит мой приятель Гена Годлевский, главный редактор газеты «Орловский меридиан».
— Дим, ты в курсе, что Дзержинского серебряной краской красят?
А надо сказать, что у нас перед зданием областного управления ФСБ сидит бронзовый Феликс Эдмундович. Когда-то давно, еще в советские времена, его собирались посадить в фойе орловского управления КГБ, но ошиблись с размером — железный (точнее, бронзовый) Феликс головой цеплялся за потолок. И тогда кому-то из орловских чекистов пришла в голову светлая мысль: посадить Дзержинского перед зданием управления. Правда, статус памятника бронзовый Феликс не приобрел и считается чем-то вроде парковой скульптуры — писающего мальчика или девушки с веслом, но по этому поводу никто особо не заморачивается.
Словом, хватаю я фотоаппарат и несусь в сторону ФСБ. Подбегаю и вижу: по углам постамента стоит четыре столба, и этот каркас обтянут зеленой строительной сеткой. А сам Феликс Эдмундыч действительно выкрашен серебрянной краской, причем почему-то лишь сверху, с головы до пояса.
Начинаю я это явление природы фотографировать и вдруг краем глаза вижу, что из здания ФСБ выдвигается крепенький мужичок в штатском и резво трусит в мою сторону.
— Так, — заявляет он приблизившись, — а ну-ка сотрите все фотографии!
— А почему? — интересуюсь я.
— Потому что фотографировать нельзя!
— А почему?
— Потому что запрещено!
— Кем? — продолжаю я задавать вопросы, одновременно щелкая полусеребрянного Эдмундыча.
Похоже, я своими глупыми вопросами поставил-таки его в тупик. Но мужичок находит новый аргумент.
— Мне что, охрану вызвать? — отвечает он вопросом на вопрос.
«Если рядом воробей, мы готовим пушку, если муха — муху бей! — начинает крутиться у меня в голове бодрый мотивчик. — Ох рано встает охрана...»
— Не надо охраны, — говорю я примирительно. — Я сам пойду. Сейчас сделаю пару-тройку снимков — и пойду!
Отщелкав обещанное, поворачиваюсь к мужичку. Однако попытку движения пресекаю.
— Минуточку! А вы собственно кто такой? И покажите-ка ваши документы!
Судя по выражению лица моего визави, я, похоже, был первым, кто проверял у него документы.
— Прапорщик Иванов Иван Иванович... Вот мое удостоверение.
Посмотрел удостоверение, сравнил лицо с фотографией — вроде похож. Но, надо сказать, на фамилии у меня память плохая, все время я их забываю. Поэтому достаю из кармана диктофон, включаю: «Прапорщик Управления Федеральной службы безопасности по Орловской области Иванов Иван Иванович».
— Отлично, — говорю, — а теперь пройдемте!
Заходим в вестибюль управления. Мой прапорщик Иванов сразу пробегает куда-то в глубину, где находится дежурная часть. А ко мне подходит другой прапорщик, на этот раз в форме. «Пройдите, — говорит, — сюда» — и на дверь показывает с надписью «Для посетителей».
— А почему? — спрашиваю я по привычке.
Прапорщик, который в форме, сразу пальцем тычет в объявление «Посетителям в вестибюле находиться запрещено».
— Так это же для посетителей, — уточняю я. — А я не посетитель, я задержанный! Впрочем, — говорю, — раз у вас такие строгие правила, я на улице подожду.
Секунд через тридцать дверь распахивается и на улицу вылетают оба прапорщика, и который в форме, и в штатском. Вообще, у меня создалось впечатление, что они обо мне подумали плохо, предположили, что я могу попытаться скрыться от органов госбезопасности. Но я-то этого сделать не могу! Поэтому я грудью впихиваю обоих прапорщиков обратно в вестибюль.
— Пройдите сюда, — опять пытаются отправить меня в комнату для посетителей.
— Да не посетитель я! Не могу я там находиться, статус не позволяет! А давайте, — вдруг нахожу я выход из непростой ситуации, — вы меня туда принудительно поместите!
Почему-то никто меня никуда принудительно помещать не хочет, и разговор продолжается в фойе.
— Фотографировать — нельзя. Сотрите снимки!
— Почему — нельзя, — продолжаю интересоваться я.
Прапорщик, который в форме, на мгновение задумывается.
— Инструкция такая есть!
— Покажите, — прошу недоверчиво.
— Ее показывать нельзя, она секретная!
— То есть, — уточняю я, — мне с ней ознакомится нельзя?
— Нельзя!
— А вам, значит, с ней знакомиться можно и вы должны ее исполнять?
— Да, мне — можно, я — должен!
Тут мне все становится понятным.
— Так это же, — объясняю, — инструкция не для меня, а для вас. Это, — растолковываю я прапорщикам, — вам запрещено фотографировать. А мне-то как раз не запрещено: как мне можно что-то запретить инструкцией, с которой я даже ознакомиться не могу. И если, — разъясняю я максимально доброжелательно, — вы захотите, скажем, дома над кроватью повесить фотографию Феликса Эдмундыча, вам надо обратиться ко мне, я сфотографирую, отпечатаю — и вешайте себе на здоровье!
Почему-то мои абсолютно логичные рассуждения вводят обоих прапорщиков в ступор. И им на помощь приходит еще один сотрудник.
— А вы знаете, что у нас тут воинская часть? И потому фотографировать нельзя!
На всякий случай интересуюсь: «А вы, простите, кто?»
— Майор Петров Петр Петрович!
У меня, как я уже говорил, на фамилии склероз. Снова достаю диктофон: «Майор УФСБ по Орловской области Петров Петр Петрович...» И дальше уточняю:
— Воинская часть, говорите? А Дзержинский, он что — ваш военнослужащий? Он у вас на довольствии стоит?
Вокруг нас, надо сказать, уже несколько чекистов стоит, нашу дискуссию слушают. И один из них, в штатском, в свою очередь задает мне вопрос. Хороший задает вопрос. Вопрос, я бы сказал, почти правильный. Смотрит на меня пристально и с каким-то напряжением в голосе спрашивает:
— Скажите, а вы, случайно не Краюхин?
Я скрывать не стал, честно признался, но, на всякий случай, пояснил, что Краюхиным нельзя быть случайно, Краюхиных случайных не бывает.
Зря, похоже, я это сказал.
Наша интереснейшая дискуссия сразу увяла, мне стали объяснять, что я могу снимать что угодно и где угодно, лишь бы я прямо сейчас отсюда ушел. Я, конечно, сделал вид, что не обиделся, и даже, на улицу выйдя, попросил пробегавшую мимо журналистку меня сфотографировать прямо рядом с вывеской Управления ФСБ.
Но на этом история не заканчивается.
Вернулся я в офис и задумался. А вдруг, думаю, правда снимать Эдмундыча нельзя. Вдруг, действительно — запрещено. Инструкция, воинская часть и все такое...
Сажусь я и пишу письмо на имя начальника Управления ФСБ. Рассказываю вкратце историю, пересказываю аргументы двух прапорщиков и одного майора. На всякий случай, признаюсь, что, кроме фото Орловского УФСБ, есть в моем фотоархиве даже — страшно сказать — здание Федеральной службы безопасности на Лубянке. Пишу о готовности осуществить явку с повинной и полностью раскаяться в совершенном мной преступлении.
К сожалению, разоружиться перед органами мне так и не удалось. Через неделю я получаю ответ: дескать, никаких запретов на фотографирование ФСБшных зданий нет, снимайте, мол, дорогой товарищ, хоть в Орле, хоть в Москве, хоть в Хабаровске.
Чем я сейчас периодически и занимаюсь...
Другие байки
Звонок. Звонит мой приятель Гена Годлевский, главный редактор газеты «Орловский меридиан».
— Дим, ты в курсе, что Дзержинского серебряной краской красят?
А надо сказать, что у нас перед зданием областного управления ФСБ сидит бронзовый Феликс Эдмундович. Когда-то давно, еще в советские времена, его собирались посадить в фойе орловского управления КГБ, но ошиблись с размером — железный (точнее, бронзовый) Феликс головой цеплялся за потолок. И тогда кому-то из орловских чекистов пришла в голову светлая мысль: посадить Дзержинского перед зданием управления. Правда, статус памятника бронзовый Феликс не приобрел и считается чем-то вроде парковой скульптуры — писающего мальчика или девушки с веслом, но по этому поводу никто особо не заморачивается.
Словом, хватаю я фотоаппарат и несусь в сторону ФСБ. Подбегаю и вижу: по углам постамента стоит четыре столба, и этот каркас обтянут зеленой строительной сеткой. А сам Феликс Эдмундыч действительно выкрашен серебрянной краской, причем почему-то лишь сверху, с головы до пояса.
Начинаю я это явление природы фотографировать и вдруг краем глаза вижу, что из здания ФСБ выдвигается крепенький мужичок в штатском и резво трусит в мою сторону.
— Так, — заявляет он приблизившись, — а ну-ка сотрите все фотографии!
— А почему? — интересуюсь я.
— Потому что фотографировать нельзя!
— А почему?
— Потому что запрещено!
— Кем? — продолжаю я задавать вопросы, одновременно щелкая полусеребрянного Эдмундыча.
Похоже, я своими глупыми вопросами поставил-таки его в тупик. Но мужичок находит новый аргумент.
— Мне что, охрану вызвать? — отвечает он вопросом на вопрос.
«Если рядом воробей, мы готовим пушку, если муха — муху бей! — начинает крутиться у меня в голове бодрый мотивчик. — Ох рано встает охрана...»
— Не надо охраны, — говорю я примирительно. — Я сам пойду. Сейчас сделаю пару-тройку снимков — и пойду!
Отщелкав обещанное, поворачиваюсь к мужичку. Однако попытку движения пресекаю.
— Минуточку! А вы собственно кто такой? И покажите-ка ваши документы!
Судя по выражению лица моего визави, я, похоже, был первым, кто проверял у него документы.
— Прапорщик Иванов Иван Иванович... Вот мое удостоверение.
Посмотрел удостоверение, сравнил лицо с фотографией — вроде похож. Но, надо сказать, на фамилии у меня память плохая, все время я их забываю. Поэтому достаю из кармана диктофон, включаю: «Прапорщик Управления Федеральной службы безопасности по Орловской области Иванов Иван Иванович».
— Отлично, — говорю, — а теперь пройдемте!
Заходим в вестибюль управления. Мой прапорщик Иванов сразу пробегает куда-то в глубину, где находится дежурная часть. А ко мне подходит другой прапорщик, на этот раз в форме. «Пройдите, — говорит, — сюда» — и на дверь показывает с надписью «Для посетителей».
— А почему? — спрашиваю я по привычке.
Прапорщик, который в форме, сразу пальцем тычет в объявление «Посетителям в вестибюле находиться запрещено».
— Так это же для посетителей, — уточняю я. — А я не посетитель, я задержанный! Впрочем, — говорю, — раз у вас такие строгие правила, я на улице подожду.
Секунд через тридцать дверь распахивается и на улицу вылетают оба прапорщика, и который в форме, и в штатском. Вообще, у меня создалось впечатление, что они обо мне подумали плохо, предположили, что я могу попытаться скрыться от органов госбезопасности. Но я-то этого сделать не могу! Поэтому я грудью впихиваю обоих прапорщиков обратно в вестибюль.
— Пройдите сюда, — опять пытаются отправить меня в комнату для посетителей.
— Да не посетитель я! Не могу я там находиться, статус не позволяет! А давайте, — вдруг нахожу я выход из непростой ситуации, — вы меня туда принудительно поместите!
Почему-то никто меня никуда принудительно помещать не хочет, и разговор продолжается в фойе.
— Фотографировать — нельзя. Сотрите снимки!
— Почему — нельзя, — продолжаю интересоваться я.
Прапорщик, который в форме, на мгновение задумывается.
— Инструкция такая есть!
— Покажите, — прошу недоверчиво.
— Ее показывать нельзя, она секретная!
— То есть, — уточняю я, — мне с ней ознакомится нельзя?
— Нельзя!
— А вам, значит, с ней знакомиться можно и вы должны ее исполнять?
— Да, мне — можно, я — должен!
Тут мне все становится понятным.
— Так это же, — объясняю, — инструкция не для меня, а для вас. Это, — растолковываю я прапорщикам, — вам запрещено фотографировать. А мне-то как раз не запрещено: как мне можно что-то запретить инструкцией, с которой я даже ознакомиться не могу. И если, — разъясняю я максимально доброжелательно, — вы захотите, скажем, дома над кроватью повесить фотографию Феликса Эдмундыча, вам надо обратиться ко мне, я сфотографирую, отпечатаю — и вешайте себе на здоровье!
Почему-то мои абсолютно логичные рассуждения вводят обоих прапорщиков в ступор. И им на помощь приходит еще один сотрудник.
— А вы знаете, что у нас тут воинская часть? И потому фотографировать нельзя!
На всякий случай интересуюсь: «А вы, простите, кто?»
— Майор Петров Петр Петрович!
У меня, как я уже говорил, на фамилии склероз. Снова достаю диктофон: «Майор УФСБ по Орловской области Петров Петр Петрович...» И дальше уточняю:
— Воинская часть, говорите? А Дзержинский, он что — ваш военнослужащий? Он у вас на довольствии стоит?
Вокруг нас, надо сказать, уже несколько чекистов стоит, нашу дискуссию слушают. И один из них, в штатском, в свою очередь задает мне вопрос. Хороший задает вопрос. Вопрос, я бы сказал, почти правильный. Смотрит на меня пристально и с каким-то напряжением в голосе спрашивает:
— Скажите, а вы, случайно не Краюхин?
Я скрывать не стал, честно признался, но, на всякий случай, пояснил, что Краюхиным нельзя быть случайно, Краюхиных случайных не бывает.
Зря, похоже, я это сказал.
Наша интереснейшая дискуссия сразу увяла, мне стали объяснять, что я могу снимать что угодно и где угодно, лишь бы я прямо сейчас отсюда ушел. Я, конечно, сделал вид, что не обиделся, и даже, на улицу выйдя, попросил пробегавшую мимо журналистку меня сфотографировать прямо рядом с вывеской Управления ФСБ.
Но на этом история не заканчивается.
Вернулся я в офис и задумался. А вдруг, думаю, правда снимать Эдмундыча нельзя. Вдруг, действительно — запрещено. Инструкция, воинская часть и все такое...
Сажусь я и пишу письмо на имя начальника Управления ФСБ. Рассказываю вкратце историю, пересказываю аргументы двух прапорщиков и одного майора. На всякий случай, признаюсь, что, кроме фото Орловского УФСБ, есть в моем фотоархиве даже — страшно сказать — здание Федеральной службы безопасности на Лубянке. Пишу о готовности осуществить явку с повинной и полностью раскаяться в совершенном мной преступлении.
К сожалению, разоружиться перед органами мне так и не удалось. Через неделю я получаю ответ: дескать, никаких запретов на фотографирование ФСБшных зданий нет, снимайте, мол, дорогой товарищ, хоть в Орле, хоть в Москве, хоть в Хабаровске.
Чем я сейчас периодически и занимаюсь...
Другие байки
no subject
А фотки-то где?
no subject