kraiukhin | Интервью HRO.ORG

Интервью с Дмитрием Краюхиным


Опубликовано 26.09.2005

Российский правозащитный журнал "Карта" и Интернет-портал "Права человека в России" (HRO.org) продолжают знакомить читателей с интересными людьми - представителями российского правозащитного сообщества.
Сегодняшний гость портала - орловский правозащитник Дмитрий Краюхин. С ним беседуют Юлия Середа, Андрей Блинушов и Сергей Смирнов.

ИСТОРИЯ СЕМЬИ
- Мой дед был из богатых купцов, а бабушка из бедных дворян. Их брак мог произойти (и произошел) только благодаря революции, потому что - мезальянс. (Хотя любовь-морковь у них была еще дореволюционной). В Первую Мировую дед служил в "самокатных" войсках - велосипедист¹. Сохранилась открыточка-фотография: усы такие, ух, завитые! Велосипед с керосиновым фонарем. "Наилюбезнейшая Анна Федоровна, пишу Вам с фронта..."
В 1929 году деда сослали в Архангельск. Вместе с ним его жену (то есть, мою бабушку), моего девятилетнего дядю (который там же умер от менингита) и мою шестилетнюю мать - она в Архангельске "заработала" туберкулез. Да что туберкулез... там, в ссылке, ее на всю жизнь сломали. Это, наверное, беда того поколения. Она не раз мне твердила: "Перестань этим заниматься! Что ты против властей идешь?" Или так: "Мой отец говорил, что и у стен бывают уши". Это ее тогдашний страх. Вообще, она была убеждена, что "нет власти, кроме как от Бога".

- Что власть - это святое?
- Да. Она меня в 80-х укоряла: "Тебе Брежнев не нравился, Черненко не нравился, Андропов не нравился. Теперь тебе Горбачев не нравится!"
- Это искренне?
- Искренне. Мать рассказывала, как в 1953 году бабушка, узнав о смерти Сталина, плакала и говорила: "Нина, как мы теперь жить-то будем?" А ведь в нашей семье досталось очень многим. Деду еще повезло: его дважды отправляли в ссылку, и каждый раз "вовремя". Первый раз в 1929 году - и он не попал под репрессии 31-32 годов. Второй раз в конце 35-го - и он не попал под 37-38 годы. "Отсиделся" в ссылке.
- Вернулся?
- Вернулся и умер в собственной постели. А в Архангельске развелся с бабушкой. Официально.
- Чтобы ее не трогали?
- Да. Они так и прожили всю жизнь вместе, но в разводе. Бабушкина сестра, тетя Тоня, вышла замуж за внука декабриста, человека из очень прогрессивной, либеральной семьи, еще царских времен. Помните роман Вересаева "В тупике"? Там описывается такая либеральная интеллигенция. "Мы ждали революцию, как невесту, что она придет вся в белом, а вместо нее появился грязный, пьяный матрос". Он был из той семьи, в которой революцию ждали, как невесту.
По семейным преданиям, после революции он сразу передал Советам свой заводик, который у него был под Тулой. Рабочие были горой за него, за хорошего хозяина. Власти даже выдали ему благодарственное письмо, а его самого оставили директором завода. Теперь это письмо, наверное, хранится в каком-то из уголовных дел. Потому что его трижды арестовывали и, в конце концов, расстреляли.
После третьего ареста тетя Тоня пошла в НКВД, чтобы спросить, где муж.
- "Где надо. Сиди и не рыпайся".
Она была женщина очень боевая, продолжала поиски. В результате ее тоже арестовали и осудили - то ли как французскую, то ли как английскую шпионку. Она так и не запомнила, чьей шпионкой была.
Она не любила рассказывать об этом, но я помню одну историю. В НКВД ее не били, женщина все-таки. Просто кормили соленым и не давали пить. Однокамерницы научили ее: когда вызывали на допрос, она просилась в туалет, а там, в управлении, был унитаз, не параша. Она спускала воду и пила из унитаза. Какое-то время продержалась.
Помню еще один эпизод, который относится уже к концу 60-х или началу 70-х годов. У тети Тони в паспорте, в графе "На основании какого документа выдан" было записано: "На основании справки об освобождении". К нам явились две женщины: одна в милицейской форме, другая в штатском. Они пришли к тете Тоне, у них был долгий разговор. После чего тетя Тоня - представьте, женщина она маленькая, мне ниже плеча была, худенькая, а тетки здоровые, - подходит к дверям, распахивает их, указывает пальцем и говорит: "Уходите. Мне не стыдно. Пусть вам будет стыдно!" Так и умерла с "зековским" паспортом.
- Зачем они приходили?
- Пытались уговорить обменять паспорт на новый, без записи о справке об освобождении.
- И многие в твоей семье через такое прошли?
- Да, и дядя Леля, и тетя Тамара. Советская власть очень эффективно "поработала". Из моей матушки она сделала человека, который убежден, что всякая власть по определению не может поступить неправильно. И любой, кто выступает против власти, выступает против страны...

ГОДЫ ЮНОСТИ
- В прошлой жизни я был Дмитрием Краюхиным в очень многих ипостасях. Недавно на одном тренинге участников опрашивали - кто, откуда, когда начал заниматься общественной деятельностью. Выяснилось, что я самый старенький.
- Не старенький, а опытный?
- Ну, хорошо, самый опытненький... Как все начиналось? В 1974 году при молодежной газете "Орловский комсомолец" возникла некая неформальная молодежная группа "Бежин луг". Для тех, кто не читает классиков: это по рассказам Тургенева, нашего великого земляка. Только, ради Бога, не спрашивайте, почему "Бежин луг". Ну, называлась наша группа так.
- Хорошо, что еще не "Му-му". Или из другого классика - "На дне"...(смеются)
- "На дне" - это не наше. Вот если вы Лескова возьмете, там можно такие названия отыскать... Ладно. Так уж получилось, что "Бежин луг" стал моей первой встречей с системой, первым "набиванием шишек".
- Ты тогда ходил еще в пионерском галстуке?
Нет, мне в ту пору двадцать годиков стукнуло. Учился в машиностроительном. Пытался стать специалистом, чтобы приборы строить. Ну а между делом - этот самый молодежный клуб. Развлекались, валяли дурака, писали стихи, пародии.
- Кого пародировали?
- Наших орловских поэтов. Мой приятель написал целый цикл пародий под псевдонимом "Лишай Стригущий". Одно стихотворение было посвящено некой старухе: "Старуха слепая, горбатая, и нос крючковатый, большой. Казалось бы, ведьма проклятая, но ведьма с прекрасной душой..." А заканчивалось так: "Недавно отличным транзистором старуху колхоз наградил". В духе того времени. Как ни странно, КГБшники заинтересовались нашей группой.
- Ты тоже писал стихи?
- Я тоже писал... Мы были молодые, не задумывались о границах. Одна девчонка, Ольга, писала роман "Если бы ничего не было". Сюжет очень простой: город Орел, 1974 год, наша компания. Единственное, чего не было - Великой Октябрьской социалистической революции. Буржуазное общество, а мы - компания хиппи. Она писала очень интересно: давала "вводные ситуации", и каждый по возможности честно говорил, как бы он в этой ситуации себя повел. Таким образом, каждый из нас в какой-то мере был соавтором. Каждый придумывал, каким он был бы в этой колонии хиппи. У меня, помню, была кличка "Пастор". Никто не знал, откуда я взялся. Я занимался тем, что продавал цветы, свернутые из бумаги. Сворачивал прямо на глазах заказчиков.
В нашей компании - не той, фантомной, а реальной - был парень по прозвищу "Чекист". Он мечтал работать в КГБ. Да, бывали у молодых людей такие мечты! Читал всякую дребедень о чекистах, детективы. Тогда тоже были детективы, не менее бредовые, чем сейчас. И вот его забрали в армию. Он пишет своей подруге, мол, недавно прочитал в журнале "Огонек" великолепный роман "Вне игры", где очень интересно рассказывается о деятельности наших "органов". Ирка достает подшивку журналов, мы все начинаем читать и, честно говоря, обалдеваем! Роман начинается так: прибегает в КГБ взволнованная телеграфистка и говорит: "Знаете, только что мне пришла телеграмма, ее нужно доставить, а я боюсь!" Текст такой: "Явки провалены. Срочно ховай игрушки в огороде. Твой Чижик".
Мы решили проверить: что будет, если действительно отправить такую телеграмму? Оформляем красиво. Представьте себе: ночь, половина двенадцатого, почтамт, входят пять человек. Двое замирают в дверях, расставив широко ноги и заложив руки за спину. Трое подходят к окошечку телеграфистки. Я на глазах телеграфистки надеваю перчатки, беру бланк и пишу печатными буквами: "Явки провалены. Срочно ховайте игрушки. Heep (Хипп), Пижонка, Пастор".
Подходим к телеграфистке, она берет телеграмму, начинает читать и меняется в лице.
- Что здесь написано?
Я объясняю: город Орел, улица Комсомольская...
- Это я понимаю. А вот дальше? "Явки провалены... срочно ховайте игрушки..." Что это значит?
- Ну, как что... Явки провалены, надо прятать оружие, радиостанцию, шифры и коды.
Длинная пауза, потом она говорит:
- Я не буду принимать такую телеграмму.
- Хорошо, - говорю я, - дайте жалобную книгу.
- Только, если старшая разрешит.
- Хорошо. Давайте старшую.
- Я ей сейчас покажу, - говорит она и уходит.
Мы стоим, ждем.
- Неужели, такое могло быть?
- Ну, ребята, это же советские времена! Добрые, старые советские времена, 1974 год. Провинция. Нам было по двадцать лет. Мы валяли дурака, развлекались. Мы были уверены, что нас тут же "заметут", поэтому у Ирки в кармане был журнал - показать, что мы просто-напросто проводили эксперимент, хотели разоблачить плохих писателей.
В конце концов, тетенька прибегает назад и говорит: "Сейчас, подождите!" Тут у нее звонит телефон, она снимает трубку: "Да... да... нет... нет... Двое парней, одна девушка. Нет, русские, русские. Хорошо". Сидит с трубкой около уха и внимательно смотрит на дверь. Я говорю ребятам: "Сейчас нас будут брать". К нашему большому удивлению, "брать" нас не стали. Более того, телеграмму Ольге доставили. Правда, мы умудрились, когда писали адрес, сделать две ошибки: переврали одновременно номер квартиры и фамилию адресата. Тем не менее, телеграмму доставили, правда через 12 часов после отправки.
И вот представьте: утро, в квартире у Ольги раздается звонок, ее матушка открывает дверь, а там стоит молодой человек, который представляется сотрудником милиции. Он целый час допрашивает Ольгину матушку, кто такая Ольга, что у нее за друзья, чем занимаются. Мать ничего не может понять. А днем через несколько часов доставляют эту телеграмму. Мы потом целый месяц не могли к Ольге домой показаться... пока гнев матушки не остыл...
- Тебя за эту шутку никто не тронул?
Тогда - нет. Но, разумеется, это не могло пройти незамеченным. В 74-м году на праздники, в День Советской Конституции, я поехал в Москву. Просто так, к приятельнице в гости. В это время ко мне домой приходит начальник 5-й отдела нашего КГБ, товарищ Сапожников. Он сообщил моей матушке, что я - ни больше, ни меньше - поехал делегатом от Орла к Сахарову, на демонстрацию Комитета борьбы за права человека в Советском Союзе².
Мама была в панике. С того времени нас начали, как я понимаю, "разрабатывать". Честно говоря, не знаю, почему не дергали меня. То ли "на закуску" оставили, то ли (сейчас себе польщу) решили, что "не перспективный". А на других было давление.
Одного из ребят папа, бывший первый секретарь горкома, отправил в армию, от греха подальше. Но и там, в армии, его допрашивал "особист". Этот протокол прислали в Орел и показывали нам: "Смотрите, что Юрка про вас говорил".
Мой приятель - тот, который, писал под псевдонимом "Лишай Стригущий" - дал мне машинописный сборничек своих стихов. Потом зашел, чтобы забрать назад. Я отдал ему стихи, и поехали мы вместе, как это у нас называется, "в город" (я живу на окраине). Он говорит, мол, пойду в Союз писателей. А я собрался в библиотеку. Подхожу к библиотеке и вижу - санитарный день. Ну ладно, думаю, сейчас Сашку догоню, вместе в Союз писателей зайдем. Смотрю издалека - шагает, не оглядываясь, мимо Союза. Передумал? Ой, ведь он сейчас пройдет рядом с КГБ, а мне такая хохма в голову пришла, ну просто укатайка! Сейчас он поравняется с КГБ, я его догоню сзади, прямо перед дверью хлопну по плечу и скажу строго: "Пройдемте!". Вот будет весело!
Я подбираюсь к нему, он уже поравнялся с дверью... Только я поднял руку, чтобы хлопнуть его по плечу и сказать: "Пройдемте!", как он входит в эту самую дверь. На самом пороге оглянулся. Я первый раз увидел, как человек по-настоящему побелел.
Совершенно белое лицо, и одними губами: "Уходи, уходи... Потом все объясню, уходи, уходи!" Это был шок. Конечно, я нашим ребятам рассказал об этом. Интересно: как потом говорил Сашка, ему это помогло. Его вербовали, пытались использовать. А он им сказал: "Бесполезно. Меня только что видел Краюхин, он сообщит всем".
- От него отвязались?
- Да. Правда, у него "накрылась" стажировка. Он учился на последнем курсе, был лучшим. Его тема - история советско-английских отношений. Его собирались послать в Англию. Но этот эпизод, о котором я рассказывал, все погубил.
- Как у вас с ним потом сложились отношения?
- Сейчас он работает в Москве, в академическом институте. Доцент. Какое-то время никаких отношений не было. Только потом, лет через десять-пятнадцать, у нас был разговор обо всем - в том числе и об этом. Он сказал, что благодарен мне, потому что именно этот случай помешал его завербовать. Но - этот случай его "сломал". Причем, не разово - "по жизни".
- А что другие ребята?
- Началась паника. Например, Ирка - у нее были фотокопии Венички Ерофеева "Москва - Петушки"³. Она полночи жгла фотографии. Представьте себе, пятисантиметровую пачку фотографий сжечь в духовке газовой плиты! У меня были микрофильмы. Я их положил в банку из-под майонеза, закрыл полиэтиленовой крышкой, плотно обмотал изолентой и зарыл в парке Дворца пионеров. Кстати, в двухстах метрах от здания КГБ, под кустами сирени.
- Ночью?..
- Поздно вечером.
- Потом отрыл? Они целы?
- (Смеется) Да!

КРАЮХИН И КПСС
- Сейчас модно говорить, мол, еще с младенчества выступал против этого самого ненавистного советского стоя. Нет. Не выступал я с младенчества против "ненавистного советского". Конечно, я знал, что в Москве есть такой Сахаров, вроде бы, шумит чего-то, иногда даже по делу шумит. Какие-то легенды про него ходили в нашей провинции. Конечно, мы слушали "Голос Америки", Радио "Свобода", "Немецкую волну". Как тогда говорили, "что творится на Руси - узнаем по Би-би-си"⁴. Но я не был диссидентом. Впрочем, именно тогда я познакомился с "самиздатом", больше с литературным, чем с политическим.
- С чем именно?
- У меня много всего было. В том же 1974-м собственноручно перепечатал "Москва - Петушки".
В одном из давних интервью, где-то в году 94-м, я выразил благодарность сотрудникам Орловского управления КГБ и лично товарищу Сапожникову за то, что я стал тем, кем я стал. Именно благодаря ему - готов повторить это сейчас - я задумался над ситуацией. Правда, чекисты меня укоряли: "Дмитрий Александрович, ну зачем вы так? Он ведь на пенсии уже". А я действительно считаю, что именно благодаря тогдашней дурацкой, неуклюжей работе КГБ я стал правозащитником.
- Но ведь тогда они тебя не арестовывали? Потом неприятности от них были?
- Я был звукорежиссером областного драматического театра. Зарплата - сто рублей в месяц. Надоело, подал заявление об уходе. Меня вызвал директор и сказал: "Давайте так: будете заниматься ремонтом аппаратуры, повысим зарплату до 120 рублей..." Я сказал "спасибо", повернулся и пошел простым советским рабочим на завод, где люди получали 260 рублей.
- И кем ты работал на заводе?
- Бригадиром группы охранно-пожарной сигнализации. Завод был "режимный", делал всякую электронику. Нужен был допуск. Сказали, что ко мне есть какие-то претензии у КГБ. Я, будучи человеком простым и непосредственным, пошел в КГБ разбираться. Побеседовал с Сапожниковым, который заявил, что у КГБ ко мне никаких претензий нет. После чего, действительно, меня взяли на работу. Через три дня оформили, а до этого почти месяц мусолили!
В то время я уже крепко задумывался над тем, что есть наше общество. Заинтересовался историей страны. Чтобы понять, я начал читать. Как полагалось по традиции, Ленина. Искал редкие материалы и находил. Однажды мне в горкоме КПСС сказали, что я идеологически не вполне выдержан. (Смеется)
- Что за претензии к тебе были у горкома КПСС?
- К своей позиции я пришел через кандидатство в КПСС. После того, как Михаил Сергеевич заявил о демократизации, гласности, ускорении и так далее, я (как и очень многие) воспринял эти заявления как возможность изменить общество. В тот период единственной реальной силой была КПСС. И я подал заявление о вступлении в партию. Кстати, красивое заявление написал. (Смеется)
- То есть?
- В 1903 году была дискуссия между Мартовым и Лениным по уставу партии⁵. Мартов говорил, что членом партии должен быть человек, который просто поддерживает партию, а Ленин говорил о том, что должен быть тот, кто работает в партии. И вот, я хотел бы работать - так и в заявлении написал! Дескать, хотел бы вместе с партией менять общество. Я не врал, и мою честность оценили. Заявление отдали в райком в качестве образца.
- Вдохновился ты Мартовым...
- Нет, я Лениным вдохновился. Если ли бы Мартовым, меня сразу бы исключили.
- Он встал на сторону Ленина в дискуссии с Мартовым.
- Да. Ходил я кандидатом почти полтора года. Вообще-то по уставу через год меня должны были либо принять, либо не принимать в члены партии. Но исключать было не за что, а принимать - боязно.
Ездил я как-то в город Болхов (есть такой городок в Орловской области, ровесник Москвы, 1147 года рождения). Там огромное количество церквей, все в ужасном состоянии. Я фотографировал их. На одном снимке лошади, прежде чем войти в полуразрушенный храм, задумчиво разглядывают разбитую вывеску о том, что это памятник истории, охраняемый государством. Я вернулся в Орел, пришел в Общество охраны памятников, говорю: давайте что-то сделаем! Они посмотрели на фотографию, отвечают: да, вы правы, доска стоит 300 рублей, надо бы поменять.
- Не надо, - говорю я им. - Давайте на эти деньги купим обычных, деревянных досок! Я соберу несколько человек, поедем туда, хотя бы забьем вход и окна, чтобы лошади не заходили в храм. А доску... Я готов сам найти лист железа и написать на нем, что это памятник истории, и прибить его.
- Нет, - сказали мне, - на обычные доски денег нету. Есть только на мраморную. Но это хорошо, что вы предлагаете помощь. Есть такие "безвозмездники" - те, кто ездит и безвозмездно помогает. Оставьте телефончик, мы в течение месяца перезвоним.
Ждал, ждал - не дождался. Прихожу. Меня вспомнили.
- Ах да, "безвозмездники"! Вы, значит, хотите безвозмездно помогать? Где же ваш телефон? Э-э-э... потерялся. Давайте запишем. Мы вам позвоним.
Прихожу в третий раз.
- Помним-помним, "безвозмездники", хотите помогать, что-то делать... Где вы работаете? Отлично. У вас там есть первичная организация. Идите к ним, они вам все скажут.
Прихожу в первичную организацию.
- В чем дело? - удивляются. - Взносы платили? Платили. Вот и все, что от вас нужно.
Я заинтересовался и прошел по разным первичным организациям. Всюду задавал один и тот же простой вопрос: "Чем вы занимаетесь?" Какой-то "красный крест" сказал, что вместе с парткомом проводил субботник. Большинство прямо признавалось: "Ничем не занимаемся, только взносы собираем".
Моя активность привлекла внимание. Вызвал секретарь парткома и говорит:
- Дим, ты вот что... зря ты это... тут сверху звонили, говорили, что ты ходишь, выясняешь... Ну на хрена тебе это нужно? Какая разница - работает, не работает... Плати взносы, и все дела. Да, кстати: мне тут в парткоме сказали, нужно дать тебе оценку. Ты вот что... У нас через неделю партсобрание, ты выступи и скажи, что действовал неправильно.
- Покайся...
- Да. Мне было предложено покаяться и разоружиться. Я спрашиваю: "Коля, в чем каяться? Я не вижу своей вины".
- Сам смотри, - ответил Коля. - Ты сколько времени в кандидатах ходишь? Мы ведь тебя вообще можем не принять. В общем, ты подумай, что именно ты будешь говорить, но выступить ты должен.
Идет собрание. Коля объявляет:
- Сейчас выступит кандидат в члены КПСС Дмитрий Александрович Краюхин. Многие, наверное, знают, он ходит по различным обществам и выясняет, кто чем занимается. Сейчас он даст оценку своим действиям.
Я выхожу и говорю:
- Перед собранием мне сказали, что я должен осудить свои действия. Фактически меня поставили перед выбором: либо мои убеждения, либо членство в партии. В этой ситуации я, к своему глубокому сожалению, должен сделать выбор.
Я вытащил кандидатскую карточку и положил ее на стол.
Разразился огромный скандал - перестройка-перестройкой, но такого на заводе еще не было... Через день меня вызывает заместитель начальника цеха, смотрит куда-то в сторону и говорит: "Знаешь, Дим, претензий к тебе нет, работаешь хорошо, но тут вот..." И буквально срывается: "Тра-та-та-та, ну зачем ты выступил?! Нужно было сказать, как все говорят, и было бы все нормально! Из парткома уже звонили, сказали, надо тебя убирать с секретной работы!"
И перевели меня на радиоузел. Заводское радио. Через две недели на радио по каким-то делам наведался секретарь парткома. Увидел меня, глаза вытаращил! После этого визита меня вызвал мастер и, снова глядя куда-то в сторону, сказал: "Знаешь, партком требует убрать тебя с радиоузла. Вдруг ты что-нибудь не то дашь в эфир?"
- Глупый какой-то партком. Как же они такого странного человека допустили к радиоузлу? " Горбачевские" годы. Бдительность уже не та, что раньше...
- Да, бдительность упала. Но и я "полез в бутылку". Написал официальное заявление в горком партии о том, что меня преследуют за убеждения. Была беседа с секретарем горкома по идеологии. Кстати, нормальная тетка, мы до сих пор с ней в хороших отношениях. Она у нас сейчас в соцзащите работает.
- И что? Горком за тебя вступился?
- Да! Меня опять поставили заниматься сигнализацией, охранять "секреты Полишинеля" нашего завода. (Смеется)